Человек в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет.
У него ничего не выходит.
Все выходит наоборот.
И в работе опять не выходит.
и в любви, как всегда, не везет.
Что же он в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет?
Для чего он лицо поднимает,
улыбается, в небо глядит?
Что он видит там, что понимает
и какая в нем дерзость гудит?
Человече, тесно ль тебе в поле?
Погоди, не спеши умереть.
Но опять он до звона, до боли
хочет в белое небо смотреть.
Есть на это разгадка простая.
Нас единой заботой свело.
Человечеству сроду пристало
делать дерзкое дело свое.
В нем согласье беды и таланта
и готовность опять и опять
эти древние муки Тантала
на большие плеча принимать.
В металлическом блеске конструкций,
в устремленном движенье винта
жажда вечная - неба коснуться,
эта тяжкая жажда видна.
Посреди именин, новоселий
нет удачи желанней, чем та
не уставшая от невезений,
воссиявшая правота.

Мы соблюдаем правила зимы.
Играем мы, не уступая смеху,
и, придавая очертанья снегу,
приподнимаем белый снег с земли.
И, будто бы предчувствуя беду,
прохожие толпятся у забора,
снедает их тяжелая, забота:
а что с тобой имеем мы в виду.
Мы бабу лепим, только и всего.
О, это торжество и удивленье,
когда и высота и удлиненье
зависят от движенья твоего.
Ты говоришь:-Смотри, как я леплю.-
Действительно, как хорошо ты лепишь
и форму от бесформенности лечишь.
Я говорю: - Смотри, как я люблю.
Снег уточняет все свои черты
и слушается нашего приказа.
И вдруг я замечаю, как прекрасно
лицо, что к снегу обращаешь ты.
Проходим мы по белому двору,
мимо прохожих, с выраженьем дерзким.
С лицом таким же пристальным и детским,
любимый мой, всегда играй в игру.
Поддайся его долгому труду,
о моего любимого работа!
Даруй ему удачливость ребенка,
рисующего домик и трубу.

В той комнате под чердаком,
в той нищенской, в той суверенной,
где старомодным чудаком
задор владеет современный,
где вкруг нечистого стола,
среди беды претенциозной,
капроновые два крыла
проносит ангел грациозный, -
в той комнате, в тиши ночной,
во глубине магнитофона,
уже не защищенный мной,
мой голос плачет отвлеченно.
Я знаю - там, пока я сплю,
жестокий медиум колдует
и душу слабую мою
то жжет, как свечку, то задует.
И гоголевской Катериной
в зеленом облаке окна
танцует голосок старинный
для развлеченья колдуна.
Он так испуганно и кротко
является чужим очам,
как будто девочка-сиротка,
запроданная циркачам.
Мой голос, близкий мне досель,
воспитанный моей гортанью,
лукавящий на каждом "эль",
невнятно склонный к заиканью,
возникший некогда во мне,
моим губам еще родимый,
вспорхнув, остался в стороне,
как будто вздох необратимый.
Одет бесплотной наготой,
изведавший ее приятность,
уж он вкусил свободы той
бесстыдство и невероятность.
И в эту ночь там, из угла,
старик к нему взывает снова,
в застиранные два крыла
целуя ангела ручного.
Над их объятием дурным
магнитофон во тьме хлопочет,
мой бедный голос пятки им
прозрачным пальчиком щекочет.
Пока я сплю - злорадству их
он кажет нежные изъяны
картавости - и снов моих
нецеломудренны туманы.

О жест зимы ко мне,
холодный и прилежный.
Да, что-то есть в зиме
от медицины нежной.
Иначе как же вдруг
из темноты и муки
доверчивый недуг
к ней обращает руки?
О милая, колдуй,
заденет лоб мой снова
целебный поцелуй
колечка ледяного.
И все сильней соблазн
встречать обман доверьем,
смотреть в глаза собак
и приникать, к деревьям.
Прощать, как бы играть,
с разбега, с поворота,
и, завершив прощать,
простить еще кого-то.
Сравняться с зимним днем,
с его пустым овалом,
и быть всегда при нем
его оттенком, малым.
Свести себя на нет,
чтоб вызвать за стеною
не тень мою, а свет,
не заслоненный мною.

Весь вечер нарядная елка сияла
   Десятками ярких свечей,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
   Толпа беззаботных детей.
И дети устали... потушены свечи,—
   Но жарче камин раскален;
[Загадки и хохот] веселые речи
   Со всех раздаются сторон.
И дядя тут тоже: над всеми смеется
   И всех до упаду смешит;
Откуда в нем только веселье берется,—
   Серьезен и строг он на вид:
Очки, борода серебристо-седая,
   В глубоких морщинах чело,—
И только глаза его, словно лаская,
   Горят добродушно-светло...
«Постойте,— сказал он, и стихло в гостиной...—
   Скажите, кто знает из вас,—
Откуда ведется обычай старинный
   Рождественских елок у нас?
Никто?.. Так сидите же смирно и чинно,—
   Я сам расскажу вам сейчас...
Есть страны, где люди от века не знают
   Ни вьюг, ни сыпучих снегов;
Там только нетающим снегом сверкают
   Вершины гранитных хребтов...
Цветы там душистее, звезды — крупнее.
   Светлей и нарядней весна,
И ярче там перья у птиц, и теплее
   там дышит морская волна...
В такой-то стране ароматною ночью,
   При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
   Родился Младенец-Христос;
Родился в убогой пещере,— чтоб знали...»

1882 Семен Надсон

Дожди, ветра и все метели
Прошли, ушли и пролетели.
Я обнимаю воздух дня,
Приветствуй, утро, ты меня.
Пою, лечу, парю и плачу,
А это значит: я живу.
Не буду ждать судьбу-удачу,
Я в ней купаюсь и плыву.
Болезнь отступит, это точно!
На смену ночи день придет!
Слеза омоет, боль упрочит
И сталью сердче отольет,
И кто-то в спину - ну даёт!
Плевать на сплетни, пересуды,
Ты, одиночество, со мной.
Беру тебя с собой повсюду
И окунаюсь с головой.
Как было просто не бояться,
Как было сложно всё понять,
Принять себя, не разучиться улыбаться
И жить, творить, не стоит ждать!

Душа не может отогреться.
Глаза больные от тоски,
Внутри меня собачье сердце,
И в этом сердце только - Ты.
Наш разговор в мечтах, так гладко
Слагался, так покорно мне...
И вот ты здесь и всё не сладко,
И вся душа моя в огне!
Пылают, щёки, губы, веки,
А тело холоднее льда
И кажется, что я навеки похолодела ...
От стыда...
..............................................
И никуда от чувств не деться!
И не разверзнется земля !
..............................................
Внутри меня - собачье сердце ...
Всё бьётся ... бьётся ...
Для тебя.

И еще один год пролетел без тебя
И еще одна жизнь пролегла между нами
Из бессонных ночей, ни о чем не скорбя
Тихо падает снег воспоминаний

И торопится жизнь, и минуты спешат
Бесконечная боль запорошена с нами
И срываясь в печаль, замерзает душа
На холодном ветру воспоминаний.....

ДВЕ КРАСОТЫ

Хоть мать-природа не сидит без дела,
Но идеалы редко созидает.
И красота души с красивым телом
Довольно редко в людях совпадает.
Две красоты, и обе хороши.
Вручить бы им по равному венцу!
Однако часто красота души
Завидует красивому лицу.
Не слишком то приятное признанье,
А все же что нам истину скрывать?!
Ведь это чувство, надобно сказать,
Не лишено, пожалуй, основанья.
Ведь большинство едва ль не до конца
Престранной "близорукостью" страдает.
Прекрасно видя красоту лица,
Душевной красоты не замечает.
А и заметит, так опять не сразу,
А лишь тогда, смущаясь, разглядит,
Когда все то, что мило было глазу,
Порядочно и крепко насолит.
А, может быть, еще и потому,
Что постепенно, медленно, с годами,
Две красоты, как женщины в дому,
Вдруг словно бы меняются ролями.
Стареет внешность: яркие черты
Стирает время властно и жестоко,
Тогда как у духовной красоты
Нет ни морщин, ни возраста, ни срока.
И сквозь туман, как звездочка в тиши,
Она горит и вечно улыбается.
И кто откроет красоту души,
Тот, честное же слово, не закается!
Ведь озарен красивою душой,
И сам он вечным расплеснется маем!
Вот жаль, что эту истину порой
Мы все же слишком поздно понимаем

Когда я вырасту и стану великаном
Я всем разбитые коленки залечу
Я стану им, я обязательно им стану
Ведь в жизни только этого хочу
Я излечу людей больные души
Освобожу их мысли и сердца
Я всех спасу от темноты и страха
Скрываемых за маскою лица
Я уничтожу злость, жестокость, зависть
Я помогу преодолеть барьер
Тем людям что разбиты жизнью
Которых бросили в Карьер
Спасу от глупости безумной
И людям укажу их верный путь
Чтоб наконец усталые их души
Нашли покой когда-нибудь
Я предскажу теченье войн багровых
Остановлю разруху и вражду
И погашу оставшееся пламя
Иначе все сгорит в аду
А на обломках дней кровавых
Я рваные всем раны залечу
Когда я вырасту и стану великаном
Ведь в жизни только этого хочу...