САМАРСКАЯ МИЛИЦИЯ ДОМА |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » САМАРСКАЯ МИЛИЦИЯ ДОМА » Литература » Современная поэзия
опять мое, сегодня веселое:
Работа
На улице светит солнце,
А я пылюсь в офисе драном,
Говорит мне кто-то с плаката,
Накатим по двести граммов.
А я человек рабочий,
Сижу и фигней страдаю,
На кнопки весь день жму я,
Отчеты бухам лабаю.
А мне бы послать все нафиг,
И двинуть в дубовые рощи,
Но снова идет бухгалтер,
Отчетом мозги полощет.
Но верю настанет время,
Я громко скажу - баста,
И двину из офиса смело,
С отчетом бы вот разобраться.
Продолжаю свое творчество, сегодня опять юмор:
Модератор
Я страшно жуткий модератор,
Я темы часто модерю,
Являюсь страшным я кошмаром,
Но флудерастов я люблю.
Я удаляю что мне надо,
И что не надо удалю,
И от меня вам не укрыться,
Ведь дело я свое люблю.
Я баны раздаю всем лихо,
И удаляю все подряд,
Но чтото как то стало тихо,
Где ж флудеров моих отряд?
Стал образцовым мой раздел,
Ведь я очистил все как трактор,
Тут никого и ничего,
Я образцовый модератор.
Мое осеннее:
Просто осень
Ветер гонит листву,
Плачем дождь моросит,
Тучи хмуро висят,
Желтым цветом сквозит.
Снова осень пришла,
Снова серые дни,
ТОлько грусть и тоску
Навевают они.
Пролетает вся жизнь
И проходят года,
Все проходит,
Лишь осень, она - навсегда.
Продолжаем, мое состояние в последние дни, почти юмор:
Болею
Я болею третий день,
Голова - квадратная,
Насморк, кашель, состояние
В общем - неприятное.
Я чихаю и бациллы
Разлетаются по офису,
Не один болеть я буду,
Но на это пофигу.
А пока сижу угрюмо я,
С больною головою,
Надо поработать бы,
Щаз с тоски завою.
Но одна мне радость,
Я могу сказать,
Мне на всех на вас буквально
Просто начихать!
Апчхи!!!
Я помню, папа, тот осенний лес.
Березы – стайки робкие невест.
И запах прели, сырости, грибов.
Ты был тогда еще совсем здоров.
И мы с тобой с корзинками брели,
Беседы задушевные вели...
Ты говорил, что счастлив только тут -
В твоем лесу, где зяблики поют.
И здесь все ясно, просто и легко,
Спокойно сердцу и душе тепло.
Светило солнце сквозь листву на нас.
Ты был тогда в лесу в последний раз...
Инфаркт, инсульт, гангрена, костыли,
А пенсия – помятые рубли.
В больнице пахнет смертью и бедой.
И долгими ночами я с тобой.
В слезах шепчу: "Пожалуйста, прости"
А ты не слышишь – ты уже в пути...
И на могиле памятник и крест.
А за оградой – твой любимый лес...
В печали надо быть красивой.
Да, можно руки опустить.
Рыдать и думать – жизнь разбита…
А можно волосы завить,
Глаза тоскливые накрасив,
Одеться в шубку и духи.
И мир привычный свой оставив,
Пойти в кафе – писать стихи.
В Фонтанке утки замерзают,
На мех ложится мягкий снег,
Бредут прохожие, не зная,
Кто рядом оставляет след.
Для них я женщина-загадка -
Красива, но совсем одна...
А пахнет от нее так сладко,
И сразу видно – не бедна.
Они не видят мое горе,
Не знают, от чего бегу,
И от какой сердечной хвори
Я умираю на ходу.
А Катькин сад засыпан белым
И на дорожках никого.
Вот здесь ты ждал меня несмело
Как было мне с тобой легко.
Не буду думать я об этом,
Иначе сердце разорвет.
Собор Казанский манит светом -
Но не зайду – Бог не поймет.
А я, дойдя до арки Штаба,
Найду в душе своей ответ:
Нет, я не брошенная баба,
Я нежный, чувственный поэт.
Наталья Трубиновская
Ночные страхи. Тишина.
И сердце рвет тоска.
Взлететь бы птицей из окна -
И холмик из песка.
Покой и воля – навсегда,
И больше нет беды.
Венки, и ленты. И вода
Под свежие цветы.
Улыбка мраморной души
И мой печальный взгляд.
Побольше крошек положи -
Пусть птицы прилетят.
А в рюмке водка. Черный хлеб.
Две свечки по краям.
И все. Забудь. Меня тут нет.
Ушла давно к чертям…
Наталья Трубиновская
Опять мое:
Ночь
Я коснусь губами твоих нежных губ,
Проскользну по щеке к твоей шее,
И на ушко прошепчу "Я тебя хочу",
Прижавшись к тебе сильнее.
Я вдохну аромат твоих нежных волос,
Растворюсь в твоих прикосновеньях,
И забуду про все, пока есть рядом ты,
Превращая в вечность мгновенья.
Мы с тобою сольемся в единое целое,
И замрем в экстазе, напряженно дыша,
Ощущая с течением бесконечного времени,
Что у нас на двоих лишь одна душа.
В полночный час я встану и взгляну
На бледную высокую луну,
И на залив под нею, и на горы,
Мерцающие снегом вдалеке...
Внизу вода чуть блещет на песке,
А дальше муть, свинцовые просторы,
Холодный и туманный океан...
Познал я, как ничтожно и не ново
Пустое человеческое слово,
Познал надежд и радостей обман,
Тщету любви и терпкую разлуку
С последними, немногими, кто мил,
Кто близостью своею облегчил
Ненужную для мира боль и муку,
И эти одинокие часы
Безмолвного полуночного бденья,
Презрения к земле и отчужденья
От всей земной бессмысленной красы.
И. Бунин
Этой ночью первый снег летел в окно.
Этим утром снег идти не перестал...
Так идет он, будто кто-то озорно,
как в бутылке,
все окрестности взболтал.
И не знает снег, куда лететь ему,
где найти ему местечко для жилья.
И забыл он, где земля, зачем земля?
почему трава и зелень почему.
То идет он сверху вниз,
то снизу вверх —
озабоченный, растерянный, чудной...
Я прекрасно понимаю первый снег,
потому что так же было и со мной.
Время встало.
А потом пошло назад!
Все часы на свете канули во тьму.
И забыл я, что сказать. Зачем сказать.
Почему смеяться, плакать почему.
Шла за осенью весна, потом — зима.
Позабыл я все слова, все имена.
Позабыл я даже то, как ты нужна,—
ты об этом мне напомнила сама.
Очень гордая сама пришла ко мне,
равнодушие обидное стерпя.
На твоих ресницах тает первый снег...
Чтоб я делал, если б не было тебя?!
Р. Рождественский
Ты скажешь, что это поднялся туман.
Отвечу: не верю в обман.
То город — унылый и каменный — сам
Поднялся к чужим небесам.
Мы в небе с тобою. Мы в небе, дружок.
На вдох говорю тебе: Бог.
Ты смотришь куда-то, ты ищешь черты.
Но мы перед Богом чисты.
Ты смотришь, ты ангелов ищешь крыла.
Но, друг мой, округа бела.
Ресницами чувствуй — белее белил —
Касание трепетных крыл.
Мы жили с тобою на страшной земле —
Стояли на чёрной золе.
Мы плакали, и пробивался цветок.
Но мы умирали, дружок.
За то, что я руки твои удержал,
За то, что любил и страдал.
Здесь небо и небо — ни страхов, ни ран.
А ты прерываешь: туман.
Но, друг мой, я чувствую боль на щеке.
И кровь остаётся в руке.
То ангел печали, как острым стеклом,
Ко мне прикоснулся крылом.
Мне город этот до безумья мил —
я в нём себя простил и полюбил
тебя. Всю ночь гуляли, а под утро
настал туман. Я так хотел обнять
тебя, но словно рук не мог поднять.
И право же, их не было как будто.
Как будто эти улицы, мосты
вдруг растворились. Город, я и ты
перемешались, стали паром, паром.
Вот вместо слов взлетают облака
из уст моих. И речь моя легка,
наполнена то счастьем, то кошмаром.
...Вот розовое — я тебя хочу,
вот голубое — видишь, я лечу.
Вот синее — летим со мною вместе
скорей, туда, где нету никого.
Ну, разве кроме счастья самого,
рассчитанного, скажем, лет на двести.
...Вот розовое — я тебя люблю,
вот голубое — я тебя молю,
люби меня, пусть это мука, мука...
Вот чёрное и чёрное опять —
нет, я не знаю, что хотел сказать.
Но всё ж не оставляй меня, подруга.
Старенький двор в нехорошем районе —
Те же старухи и те же качели.
Те же цветы и цветы на балконе,
Будто не годы прошли, а неделя,
Как я отсюда до капельки вышел.
До испарившейся с века слезинки,
После упавшей на серые крыши
Капелькой. Радиоактивной дождинкой.
Здравствуй и ты, покосившийся столик,
Ты и роднее, чем школьная парта…
Здесь собирались, мне помнится, трое —
Время и деньги проигрывать в карты.
Их-то и нету. Куда подевались?
В память мою удалились, быть может,
Так что тенйй и тенйй не осталось.
Благо, коль я в чьей-то памяти тоже.
…нет, не присяду, не буду ответа
ждать, вопрошая плохую погоду:
«О, помогите мне, милые ветры —
сдайте листвы пожелтевшей колоду.
Дайте, родные, на этом же месте,
Где проиграл драгоценное сдуру,
Всё отыграю. На кон свои песни
Кинув и полуистлевший окурок».
Нет, потому что не падок на чудо.
Благо и то — постоять, оглядеться
И навсегда удалиться отсюда.
Ты отпусти меня, глупое сердце!
Я и мрак в пустом вагоне,
Я и мрак.
Выпил водки, залил горе
Натощак.
Вышел в тамбур, поднял ворот
У пальто.
Видел лица, видел город.
Город тот:
Умереть пытался
Или просто так,
Расползался и сжимался,
Как слизняк.
Вскоре люди. Были песни
И вино.
Были девушки. Чудесно
И смешно.
Мимолётно бросил взглядом
За окно:
Ничего там нет, лишь грязно
И темно.
«...друг мой, друг мой, перед Богом
я ни в чём не виноват —
в смысле, право, самом строгом.
Почему же прячу взгляд,
словно гость незваный, скучный
перед милыми людьми?
Одинокий, злополучный,
нелюбимый, чёрт возьми,
в чём виновен перед ними —
или что-нибудь украл,
или милыми моими
я их всех не называл?..»
«...пред людьми на свете этом
ты виновен в том, что жил —
любовался их рассветом,
их звездбми дорожил.
Ты виновен в том, что сладкий,
чистый воздух их вдыхал.
И украдкой, и украдкой
их манеры перенял —
научился расставаться,
улыбаться с теплотой,
водку пить и целоваться
и шептаться за спиной...»
«...друг мой, друг мой, как мне плохо —
словно камень лёг на грудь.
Тихо-тихо без подвоха
расскажи мне что-нибудь.
Расскажи мне сказку, что ли,
о Иване-Дураке —
он не корчился от боли,
с чудом был накоротке...»
Тихо льётся голос милый,
нежно за душу берёт —
так над чьей-нибудь могилой
дождик ласковый идёт.
...мы с тобою пойдём туда,
где над лесом горит звезда.
...мы построим уютный дом,
будет сказочно в доме том.
Да оставим открытой дверь,
чтоб заглядывал всякий зверь
есть наш хлеб. И, лакая квас,
говорил: «Хорошо у вас».
...мы с тобою пойдём-пойдём,
только сердце с собой возьмём.
...мы возьмём только нашу речь,
чтобы слово «люблю» беречь.
Что ж ещё нам с собою взять?
Надо валенки поискать —
как бы их не поела моль.
Что оставим? Печаль и боль.
Будет крохотным домик, да,
чтоб вместилась любовь туда.
Чтоб смогли мы его вдвоём
человечьим согреть теплом.
А в окошечко сотню лет
будет литься небесный свет —
освещать мои книги и
голубые глаза твои.
Всякий день, ровно в три часа,
молока принесёт коза.
Да, в невинной крови промок,
волк ягнёночка на порог
принесёт — одинок я, стар —
и оставит его нам в дар,
в знак того, что он любит нас —
ровно в два или, скажем, в час.
...а когда мы с тобой умрём,
старый волк забредёт в наш дом —
хлынут слёзы из синих глаз,
снимет шкуру, укроет нас.
Будет нас на руках носить
да по-волчьему петь-бубнить:
«Бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Бу-бу...»,
в кровь клыком раскусив губу.
...Облака над домами,
облака, облака.
Припадаю губами
к вашей ручке: пока.
Тихой логике мира
я ответить хочу
всем безумием Лира,
припадая к плечу.
Пять минут до разлуки
навсегда, навсегда.
Я люблю эти руки,
плечи, волосы, да.
Но прощайте, прощайте,
сколько можно стоять.
Больше не обещайте
помнить, верить, рыдать.
Всё вы знаете сами
на века, на века.
Над домами, домами
облака, облака.
Я давно знал и верил,
Ты сейчас идешь сквозь огни...
Оглянись на мгновенье,
Просто так - посмотри.
Если вдруг трудно станет,
Если вспомнишь ты о любви,
Позови меня, позови меня,
Хоть когда-нибудь позови!
Высоко в поднебесье
Самый первый гром протрубил...
И звучит, словно песня,
Жаль, что я слова забыл!
Если вдруг трудно станет,
Если вспомнишь ты о любви,
Позови меня, позови меня,
Хоть когда-нибудь позови!
Как детство,
ночь обнажена.
Земля становится просторнее...
Моя щека обожжена
пронзительным:
"Скажи мне что-нибудь!.."
"Скажи мне что-нибудь!
Скажи!
Скорей!
Пусть будут звезды -
до неба.
Заполони.
Опустоши.
И все-таки
скажи мне что-нибудь!..
Плати
за то, что целовал,
словами -
вечными, как прошлое...
Зачем
учился ты словам?
Скажи мне
что-нибудь хорошее...
За то, что ты не опроверг
все мужество мое
нарочное.
За бабий век,
недлинный век, -
скажи мне
что-нибудь хорошее..."
Святая
и неосторожная,
чего ты просишь?
Правды?
Лжи?..
Но шепчет женщина:
"Скажи!
Скажи мне
что-нибудь хорошее...
Три слова, будто три огня,
Придут к тебе средь бела дня.
Придут к тебе порой ночной,
Огромные, как шар земной.
Как будто парус – кораблю
Три слова: «Я тебя люблю».
Какие старые слова,
А как кружится голова,
А как кружится голова…
Три слова, вечных, как весна,
Такая сила им дана.
Три слова, и одна судьба,
Одна мечта, одна тропа…
И во однажды, все стерпя,
Ты скажешь: «Я люблю тебя».
Какие старые слова,
А как кружится голова,
А как кружится голова…
Три слова, будто три зари,
Ты их погромче повтори.
Они тебе не зря сейчас
Понятны стали в первый раз.
Они летят издалека,
Сердца пронзая и века.
Какие старые слова,
А как кружится голова,
А как кружится голова…
Так полыхнуло -
сплеча,
сполна -
над ледяным прудом! ..
(Два человека -
он и она -
были виновны в том...)
В доме напротив полночный лифт
взвился до чердака.
Свет был таким,
что мельчайший шрифт
читался наверняка...
Так полыхнуло, так занялось -
весной ли, огнем -
не понять.
И о потомстве подумал лось,
а заяц решил
линять.
Землю пробили усики трав
и посверлили лучи.
Тотчас,
об этом чуде узнав,
заспешили с юга
грачи.
На лентах сейсмографов
стала видна
нервная полоса...
(Два человека -
он и она -
глядели
друг другу в глаза...)
Реки набухли.
Народ бежал
и жмурился от тепла.
Кто-то кричал:
'Пожар! ..
Пожар! ..'
А это
любовь была.
Любим мы друг друга или нет?
Кажется: какие тут сомненья?!
Только вот зачем, ища решенья,
Нам нырять то в полночь, то в рассвет?!
Знать бы нам важнейший постулат:
Чувства хоть плохие, хоть блестящие,
Теплые иль пламенно-горящие,
Все равно их строят и творят.
Чувства можно звездно окрылить
Если их хранить, а не тиранить.
И напротив, горько загубить,
Если всеми способами ранить.
Можно находить и открывать
Все, буквально все, что нас сближает,
И, напротив: коль не доверять,
Можно, как болячки, ковырять
Именно все то, что разделяет.
То у нас улыбки, то терзанья,
То укоров леденящий душ,
То слиянье губ, и рук, и душ,
То вражда почти до обожания.
То блаженство опьяняет нас,
То сердца мы беспощадно гложем.
Осыпая ревностями фраз,
Но причем ни на день, ни на час
Разлучиться все-таки не можем.
Кто ж поможет разгадать секрет –
Любим мы друг друга или нет?
Голова к подушке клонится,
А душа всё не уснёт.
Отпусти меня, бессонница,
Из тугих своих тенёт.
Отпусти меня, жестокая,
Ниспошли мне благодать:
С этой болью и морокою
Дай на время совладать.
Все подробности прокручены
От начала до конца,
Наизусть уже заучены
Все черты его лица.
Что ж не лень тебе, бессонница,
По ночам меня пытать,
Заставляя всё, что помнится,
Словно книжицу, листать?
Ничего я не поделаю,
Ничего не повторю.
Но в окошко запотелое
Я до одури смотрю.
И опять душа не выспится,
И пребудет в ней разор,
Ожидания бессмыслица
Да пустой надежды вздор.
Отпусти меня, родимая,
Отпусти хоть на часок.
Дай упрятать душу в сны мои,
Словно голову в песок…
Мы решили с тобой дружить…
Мы решили с тобой дружить,
Пустяками сердец не волнуя.
Мы решили, что надо быть
Выше вздоха и поцелуя…
Для чего непременно вздох,
Звезды, встречи, скамья в аллее?
Эти глупые «ах» да «ох»!..
Мы – серьезнее и умнее.
Если кто-то порой на танцах
Приглашал тебя в шумный круг,
Я лишь щелкал презрительно пальцем –
Можешь с ним хоть навек остаться.
Что за дело мне? Я же друг.
Ну а если с другой девчонкой
Я кружил на вешнем ветру,
Ты, плечами пожав в сторонке,
Говорила потом мне тонко:
- Молодец! Нашел кенгуру!
Всех людей насмешил вокруг. –
И шепнув, добавляла хмуро:
- Заявляю тебе, как друг:
Не танцуй больше с этой дурой!
Мы дружили с тобой всерьез!
А влюбленность и сердца звон…
Да для нас подобный вопрос
Просто-напросто был смешон.
Как-то в сумрак, когда закат
От бульваров ушел к вокзалу,
Ты, прильнув ко мне, вдруг сказала:
- Что-то очень прохладно стало,
Ты меня обними… как брат…
И обняв, я сказал ликуя,
Слыша сердца набатный стук:
- Я тебя сейчас поцелую!
Поцелую тебя… как друг…
Целовал я тебя до утра,
А потом и ты целовала
И, целуя, все повторяла:
- Это я тебя, как сестра…
Улыбаясь, десятки звезд
Тихо гасли на небосводе.
Мы решили дружить всерьез.
Разве плохо у нас выходит?
Кто и в чем помешает нам?
Ведь нигде же не говорится,
Что надежным, большим друзьям
Запрещается пожениться?
И отныне я так считаю:
Все влюбленности – ерунда.
Вот серьезная дружба – да!
Я по опыту это знаю.
Залечиваю голос сквозняком,
укутываю сердце никотином.
когда привыкнешь – вроде ничего.
…А оглянуться всё равно противно.
Там, позади, корявые леса,
дожди стеной и много-много снега,
в который нашим хриплым голосам
один лишь вход – налево и с разбега.
И даже так – не видно ни черта:
черта небес и черти что под нею.
Но уголки разрубленного рта
твердят всё то же с тем же сожалением:
такая жизнь, - она не по тебе,
тебе отмерено совсем-совсем иное.
а я – всего лишь вспышка на судьбе, -
коротенькая, как и остальное.
Зажигаются окна в квартирах.
Город спит очарованным сном.
С крыши можно увидеть полмира…
Но не виден отсюда твой дом.
Мир застыл. Облака неподвижны.
Небо спит у меня на руках.
Я хотела подняться – не вышло,
я хотела спуститься – никак.
Одеяло нависло над полом.
Кот насмешливо ручку грызёт.
Если честно: со времени школы
много хуже бывало, но всё
утряслось. Я осталась довольна.
мир не рухнул, - ценою души.
…Я стою и плюю с колокольни
на свою никудышную жизнь.
Две карих пепельницы глаз
глядят устало.
В их глубине – немая страсть
полуподвалов,
в зрачках – мурлыканье котят
и злость тигрицы.
Глаза с усталостью глядят
в чужие лица.
За сотню дублей – пара фраз
и - Вы свободны.
Два пепельных окурка глаз,
две хитрых сводни
глядят с уныньем и тоской,
чуть раздражённо…
Как больно видеть Вас – такой!..
…такой сожжённой.
Я теряю тебя
в километрах сценариев, мною написанных, в снах,
не увиденных в силу февральских бессонниц,
в лабиринтах шагов, в эпатаже седого окна
я теряю тебя, -
как теряю последнюю совесть.
Я теряю тебя
в равнодушии скользких такси,
провозящих кого-то так шумно в бездвижии ночи;
в мириадах огней, - тех, что ты не спеша погасил,
я теряю тебя.
Потому, что ты этого хочешь.
Я теряю тебя.
Шебурша по окраинам душ,
убегая от тех, кто по-дружески подал мне руку,
в удалении вер, в миражах, в неподкупности душ
я теряю тебя.
Ну, а мы…
Мы теряем друг друга.
Та, что никогда не улыбается,
сосчитала все полоски в комнате
на стене, разломанной по клеточкам,
на полу, завёрнутом в линолеум;
заменила междометья числами,
конус нарекла многоугольником,
параллели превратив в волнистые,
строчки посоединяла в столбики.
Сникла, ослепившись результатами,
раскроила лестницу на пиксели,
календарь взломав его же датами,
отдалась в чужую независимость.
Отошла, работой недовольная,
зарядила тучи равновесием…
…И, рукой придав себе бесформенность,
окончательно уже – пропала без вести.
Запорошила нас зима лютая,
не дала отогреться с мороза.
И совсем уже даже не люди мы,
раз не можем уйти от вопросов.
Разбродяжили нас ночи южные,
не простили угрюмой печали,
накормили – от завтрака к ужину –
скороспелыми обещаньями,
растаёжили нас до столичного
говорка в некрещёных рассудках…
И уже опасаемся – личного,
и уже – переходим на шутки.
Загорели на лицах затрещины.
Вряд ли мы теперь сможем растаять…
Я сижу и любуюсь на женщину, -
ту, что делает вид, что читает.
По двору рассыпаются ссадины…
Вряд ли нас здесь сумеют спасти.
Тишина. Стрелки дольками капают к десяти.
Вы здесь » САМАРСКАЯ МИЛИЦИЯ ДОМА » Литература » Современная поэзия